Hесколько строк на сломанном веере...

Намереваясь подняться по реке Могамигава, я выжидал ясной погоды в месте по имени Оисида. В этой местности заложены семена старой школы хайкай, а я привержен к цветку незабвенной старины, и моё сердце «печальной флейты» ожило. «На этом пути мы ступаем неверной ногой * и не знаем, какой дорогой идти: старой ли, новой ли? И как нет никого, кто бы знал дорогу, то...» И волей-неволей пришлось оставить свиток рэнку. Прелесть моего странствия достигла предела.

( * Примечания )

В Обанасава я навестил некоего Сэйфу. Хотя он богат, но не низмен душой. Он удержал меня на несколько дней: он время от времени наезжает в столицу и, конечно, знает, каково бывать в пути, - обласкал после дальней дороги, всячески меня приветил.

Прохладу эту
Своим жилищем сделав,
Так лечь отрадно!

Ну, выползайте!
Под полом, там в амбаре,
Возня лягушек...

Кисть для сурьмленья*
На память мне приводят
Цветы «румяна».

Здесь шелководством**
Все заняты. О, женщин
Старинный облик!
(Сора)

( Примечания* )

В храме Нидо, издавна поразившем мой слух, были открыты святилища. В Кёдо* — зале Сутр — стоят изображения трёх военачальнико; в Хикаридо - зале Сверкания - гробницы трёх поколений и статуи трёх будд. Драгоценные украшения осыпались, растерялись, яшмовые двери поломались от ветра, золочёные столбы подгнили от изморози и снега, всему предстояло разрушиться и запустеть, зарасти травой, - но кругом возвели стены, крыши покрыли черепицей и оградили от ветра и дождей. На некоторую пору храм станет памятником былого тысячелетия.
Весенний ливень
Ещё течёт сквозь крышу...
О зал Сверканья!

( Примечания* )

Далеко с моря видна Кинкадзан - гора Золотого цветка*, о которой было сложено:
«Суморачи век
Яркой славой воссиял
Ныне в Адзума
Золотой цветок расцвёл».
(из антологии Манъёсю)

В бухте столпились сотни кораблей; на берегу, споря за место, теснились дома; над крышами непрерывно подымались дымки очагов. Вот негаданно очутился я в таком месте! Хотел подыскать ночлег, но никто не пускал. Кое-как переночевал в убогом домишке и с рассветом опять побрёл по незнакомой дороге. Оставив в стороне переправу Садоноватари, Обутиномаки, Манонокаяхара, я шел по далеко тянущейся насыпи. Я следовал вдоль навевавшего тоску длинного болота. Переночевал в месте по названию Итома и добрался до Хирадзуми. Расстояния туда больше двадцати ри.
( Примечания* )

Одзима — скалистые островки, выбегающие цепью в море. Там есть развалины кельи монаха Унко-дзэнси и камень Созерцания. А под сенью сосен кое-где виднелись люди, удалившиеся от света и мирно живущие в шалашах из веток, закопчённых дымом сосновых шишек и опавшей листвы. Хотя я не знал, кто они такие, я приязненно подошёл к ним; той порой в море отразилась луна, с полудня вид вновь изменился. Я вернулся на берег, отыскал гостиницу, растворил окно, — стал по-настоящему мезонин, — и от мысли заснуть в пути среди облаков и ветра удивительно странно стало у меня на душе.
О Мацусима!*
Цапли ты облик прими,
Птица-кукушка...
(Сора)

Я замкнул уста и хотел уснуть, но мне не спалось. Когда я покидал своё старое жилище, Содо на прощание написал мне стихи о Мацусима. Хара Антэки прислал танка о Мацуга-урасима. Я развязал дорожный мешок и взял их в друзья на эту ночь. Ещё были у меня хайку Сампу и Дакуси.

( * Примечания )

Рано утром я пошёл в местный храм. Он восстановлен правителем провинции: столбы крепки, цветные стропила блестят, каменные ступени ведут высоко; раннее солнце сверкало на красной ограде. Всеблагость божества на самом конце всех путей, у самого края света, - вот так бывает в нашей стране, и сколь это высоко!

Перед храмом стоит старинный каменный фонарь. На железных дверцах значится: «Принесён в дар Идзуми Сабуро* в третий год Бундзи** ». Как-то удивительно, что ныне видишь своими глазами образ, выплывший из глубины пяти веков. Он был мужествен, справедлив, верный вассал и добрый сын. До сей поры к его славному имени нет равнодушных. Сказано: «Поистине, человеку надлежит прилегать "Пути*** " и блюсти справедливость, и имя последует за ним».
( *Примечания )

13. Побрёл дальше по плану местности, набросанному художником. У самой горы, вдоль «Тропинки Севера», растёт тростник Toy. Говорят, что до сей поры его ежегодно собирают и приносят в дар правителю провинции.

Стела Цубо-но-исибуми стоит в деревне Итикава у замка Тага.
Высота стелы что-то шесть сяку, ширина три сяку. Если соскоблить мох, еле заметно проступают знаки. На ней обозначено число ри до границ уезда в четырёх направлениях.

«Сей замок воздвигнут в первый год Дзинки * главноначальствующим и военачальником тиндзюфу Оно Асон Адзумодо и перестроен в шестой год Тэмпэй-Ходзи советником и наместником областей Токайдо и Тосандзи, военачальником тиндзюфу Эми Асон Асакари. Первый день двенадцатого месяца».

Это приходится на годы царствования императора Сёму. Хотя доныне из уст в уста ходит множество преданий о воспетых с древности местах, но горы рушатся, реки мелеют, дороги прокладываются заново, камни оседают и прячутся в землю, деревья дряхлеют и уступают место свежей поросли, время идёт, век сменяется, и самый след их недостоверен! Но здесь перед нами, нет сомнения, памятник тысячелетний, и мы своими глазами познаём сердца древних. Вот заслуга моих хождений, радость до конца моих дней! - от этой мысли я забыл о трудности пути и только лил слёзы.

( *Примечания )

Вот сосна Такуэма поразила мне взоры! Её ствол расщепляется над землёй надвое; видно, она сохранила свой древний облик. Я вспомнил слова Ноин-хоси. По преданию, в старину некий человек, прибывший из столицы правителем области Муцу, срубил эту сосну и поставил её на устои моста через реку Наторигава; оттого Ноин-хоси сложил:
И вот не стало
Сосны у Такэкума
Следа не видно.
Пока сюда добрел я ,
Прошло тысячелетье.
(Ноин-хоси)
.
Поколение одно срубило сосну, другое посадило вновь, и ныне стал вид такой, точно снова тысяча лет миновала, - о, благодатная сосна!

У Такэкума
Вы покажите сосну,
Поздние вишни!

— так мне на прощанье сложил поэт Кёхаку.

От поздних вишен
До двух стволов сосны той
Уж третий месяц...

11. На эту ночь я остановился в Индзука. Я искупался, — там есть горячий источник, - и отыскал гостиницу. Помещение было убого, циновки положены прямо на земляном полу. Света не было, я разостлал для себя постель при огне очага и лёг. Наступила ночь, гремел гром, дождь лил непрестанно, протекал на мою постель, комары и блохи кусали, - я не мог заснуть. К тому же начался приступ болезни* , я чуть не терял сознание. Когда краткая ночь наконец сменилась рассветом, я снова вышел в дорогу. Ночь давала себя знать, дух был подавлен. Я нанял лошадь и доехал до станции Коори.

( * Примечания )

9. Вышел из дома Токю, а там, в пяти ри, поодаль от станции Хахада, есть гора Асакаяма. Это близко от главной дороги. В этой местности много озер. Как приближалось время сбора осоки - трав «кацуми», то я стал спрашивать у людей, что за траву называют они этим словом, но не нашлось никого, кто бы знал. Пока я искал озеро, узнавал о нём у людей, обращался ко всем: «кацуми, кацуми...»* , - солнце скрылось за гребнем горы.

Свернув вправо от Нихонмацу, я осмотрел пещеру Куродзука и стал на ночлег в Фукусима.

Наутро, с рассветом, я пошёл в деревню Синобу, посмотреть на «камень окраски тканей Синобу»** . Камень в деревушке, вдали, у самого склона горы, наполовину ушёл в землю. С деревни сбежались ребятишки и рассказали мне: давным-давно этот камень был наверху на горе, но пришлые люди бесчинно рвали ячмень и тёрли его о камень, так что здешние жители с досады скатили его в долину, и камень упал верхней стороной книзу. Может статься, оно было и так.

Руки, что в поле
Садят рис! Красили вы
Ткани Синобу...

( * Примечания )